Братья Карамазовы (1968)
Все цитаты, стр. 5
Но ведь вы не станете жаловаться? - Иван отговорил.
Засади я его, она тотчас же услышит и к нему побежит.
Я ведь ее, стерву, насквозь знаю.
А что, коньячку не выпьешь? - Нет, благодарю.
Вот булочку возьму, коли вы дадите.
А коньячку и вам бы не надо.
От одной рюмочки не околею.
Вы теперь как будто даже добрее стали.
Слушай, Алексей, а что, если я Митьке тыщенки полторы дам?
Согласился бы он, мерзавец, отказаться от Грушеньки и убраться отсюда совсем?
Только он говорил, ему надо три.
Не надо спрашивать! Ничего я ему не дам.
Мне самому денежки нужны.
Мне каждая копеечка нужна.
С деньгами, стоит только захотеть - все и будет, Алексей Федорович.
Я вот в скверне моей до конца дней хочу прожить.
Все ее ругают, а все живут.
Только все тайком, а я - открыто.
По-моему, порядочному человеку быть в раю даже неприлично.
А Митьке о деньгах ничего не говори.
Он надеяться будет, каналья!
А Грушеньку вот он получит!
Ступай, ступай. Нечего тебе у меня делать.
Ты не обижайся, не обижайся на отца.
Здравствуйте, Павел Федорович.
Не знаете вы, где сейчас брат Дмитрий?
А почему, собственно, мне про них должно быть известно?
А вот кабы я при них сторожем состоял...
Я только спросил, не знаете ли...
Давеча я был у его хозяев и мне сказали, что он не ночевал дома.
Ничего я про их пребывание не знаю и знать не желаю-с.
А брат мне говорил, что вы все знаете, и даже ему обо всем знать даете.
Это потому что он меня бесчеловечно стеснил и два раза грозил смертью.
А что это для них составляет по ихнему характеру?
Сами вчера изволили наблюдать-с.
А намедни даже угрожали меня в ступе истолочь!
Ну, если в ступе - я думаю, это только разговоры.
А где Иван Федорович вы тоже не знаете?
В вот это мне доподлинно известно-с.
Иван Федорович сейчас находится в доме госпожи Хохлоковой у Екатерины Ивановны Веровцевой.
Я больше не люблю Дмитрия Федоровича.
И если он даже женится на той твари, то я все-таки его не оставлю.
То есть не то, чтобы я таскалась за ним или мучила его...
Я уеду в другой город, но всю жизнь не уставая, я буду следить за ним.
И когда он станет с той тварью несчастен, а это непременно будет...
Непременно, непременно будет!
То пусть тогда придет ко мне, и он встретит сестру, встретит истинного друга!
Я добьюсь того, что буду его богом, которому он будет молиться!
Я обращусь в средство к его счастью, в инструмент, в машину для его счастья!
И это на всю жизнь, на всю жизнь!
У всякой другой все это вышло бы надломлено и вымучено, у вас же все было в высшей степени искренно.
Но ведь это только в эту минуту!
Всего лишь вчерашнее оскорбление. Возможно, и так.
Но с характером Катерины Ивановны, эта минута продлится всю ее жизнь.
Ваша жизнь, Катерина Ивановна, будет теперь проходить в страдальческом созерцании собственного подвига и горя!
Ах, боже мой, как это все не так!
Алексей Федорович, скажите же вы, наконец, мне мучительно надо знать, что скажете именно вы о моем решении!
Да что же я могу сказать?
Я... Ничего-ничего, продолжайте.
Но рядом с такими друзьями, как вы, я чувствую себя крепко.
Потому что знаю, вы никогда меня не оставите.
К сожалению, я завтра же должен оставить вас, так как уезжаю в Москву.
То есть не то, что вы покидаете нас. Напротив, я буду очень несчастна.
А то хорошо, что вы лично передадите письмо моей тетушке, и откровенно ей расскажете о моем ужасном положении.
Поверьте, я так этому рада.
Я сейчас же бегу писать письмо моей тетушке.
Ведь вы же так хотели выслушать его мнение.
Я жажду ваших слов, Алексей Федорович.
Я не мог себе представить.
Он уезжает в Москву, а вы вскрикнули, что рады?
Как на театре, как в комедии сыграли.
В каком театре, в какой комедии?
Я знаю, что плохо буду говорить, и все-таки скажу.
Я, право, не знаю... Но надо же кому-то правду сказать...
Потому что здесь никто почему-то правды сказать не хочет.
А вот какой: позовите сейчас сюда брата Дмитрия, пускай он придет, возьмет вас за руку.
Потом возьмет за руку Ивана и соединит ваши руки, потому что вы
А Дмитрия вы не в правду любите, надрывом любите.
Катрин! - Ты ошибся, мой добрый брат.
Катерина Ивановна никогда не любила меня.
Хотя знала, что я люблю ее.
Она держала меня при себе для беспрерывного мщения.
Она мстила мне за все те оскорбления, которые выносила от Дмитрия.
Такова эта женщина, Алеша.
И знайте, Катерина Ивановна, что вы действительно любите только Дмитрия, и любите его таким, каким он есть: оскорбляющим.
А если бы он вдруг исправился, вы тотчас разлюбили бы его.
Вот это и есть ваш надрыв.
Вы слишком сознательно мучили меня, чтобы в эту минуту я мог вам простить!
Я должен его вернуть! Иван, Иван!
Иван! - Не вмешивайся в мои дела, Алексей!
Ты злобно и несправедливо говорил, Иван. Ты обидел ее!
Как это нехорошо... - Я не вернусь туда, Алеша, не вернусь.
Надень свою скуфью и успокойся.
Пойдем лучше мы с тобой в трактир.
Пообедаем, выпьем шампанского за мою свободу.
Но ведь она же... - Пошли!
Значит, ты завтра утром уезжаешь?
Разве я говорил, что утром?
А впрочем, может, и утром.
Дела давеча кончил, ты был свидетель.
Подумать только, почти около года мучился я с ней.
И вдруг разом все взлетело!
Давеча вышел от нее и расхохотался.
Только, может быть, это не любовь?
Алешка, не говори о любви! Тебе это не прилично.
А что весел, брат, так это от молодости, от жажды жизни.
Ты знаешь, мне кажется, нет в мире такого отчаянья, которое могло бы победить во мне эту иступленную, почти неприличную, жажду жизни!
Я очень рад, Иван, что ты так любишь жизнь.
Только это ведь одна половина. Теперь бы тебе надо подумать о второй.
В чем же она, твоя вторая половина?
Как верующий или вовсе не верующий?
Ну, что ж, могу сказать тебе прямо и просто: я принимаю бога, принимаю премудрость его и цель нам совершенно уже неизвестную.
Верую в порядок и в смысл жизни. И прочее, прочее, прочее...
Слов-то на этот счет много понаделано.
Но в окончательном результате я все же мира божьего не принимаю.
