Братья Карамазовы (1968)
Все цитаты, стр. 6
Я убежден, как младенец, что страдания людские, в конце концов, заживут и сгладятся.
Что весь комизм человеческих противоречий исчезнет как жалкий мираж. Что, наконец, в мировом финале в момент вечной гармонии явится нечто до того драгоценное, что хватит его на все сердца, на искупления всех злодейств людских, все пролитой ими их крови!
Хватит не только чтобы простить, но и оправдать все, что случилось с человечеством за долгие века.
И все же мира божьего я не принимаю.
Вот кратко моя суть, Алеша.
Я высказал его, наверно, как нельзя глупее.
Но тебе ведь не о боге нужно было знать, а чем живет твой брат, во что верует.
А для чего ты говорил как нельзя глупее?
Глупость коротка и нехитра, а ум виляет и прячется.
Может, ты все-таки объяснишь, почему ты мира божьего не принимаешь?
По-моему, Алешка, христова любовь к людям есть невозможное чудо на земле.
Жил как-то большой и важный генерал в своем поместье.
И была у него псарня с сотнями собак и чуть ли не сотня псарей.
И вот как-то дворовый мальчик лет восьми, играя, пустил камнем и зашиб ногу любимой генеральской гончей.
Почему собака моя охромела? спрашивает генерал.
Докладывают, что мальчик камнем пустил и ногу ей зашиб.
Взять его! - приказал генерал.
Всю ночь просидел он в кутузке.
А наутро чуть свет выезжает генерал во всем параде на охоту.
Кругом него собаки, ловчие, псари - все на конях.
Вокруг собрана дворня для назидания, а впереди всех мать виновного мальчика.
Выводят мальчика из кутузки.
Генерал велит раздеть мальчика!
Раздевают ребеночка, раздевают всего донага!
Он дрожит, обезумел от страха, не смеет пикнуть.
Гони его! -командует генерал.
Беги, беги! - закричали псари.
Ату его! - завопил генерал.
И бросил на него всю стаю борзых собак.
И псы на глазах у матери растерзали ребеночка на куски.
Как, по-твоему, что нужно было сделать с этим генералом?
Так вот какой бесенок у тебя в сердечке сидит?
Я, может быть, сказал сейчас нелепость, но...
Знай, послушник, на нелепостях мир стоит.
Я рассказал тебе про этого растерзанного ребеночка для того, чтобы вышло очевиднее.
Об остальных слезах человеческих, которыми пропитана вся земля от коры до центра, я не хочу говорить.
И признаю, что я ничего не понимаю, для чего так все устроено.
Но они захотели свободы и похитили огонь с небеси.
Поэтому их и жалеть-то нечего.
Но если они должны страдать для того, чтобы страданиями купить вечную гармонию, то при чем тут дети?
Скажи мне, Алексей, мог бы ты, возводя здание судьбы человеческой, осчастливить людей, и дать им, наконец, мир и покой,
Замучив для всего этого хотя бы только одно крохотное создание - вот этого самого ребеночка?
Но есть существо, которое может простить всех, вся и за все.
Это ему воскликнут: "Прав ты, господи", - когда все на небе и под землей сольется в единый хвалебный глас.
Но я не хочу и не буду восклицать ему: "Прав ты, господи", - видя, как мать будет обниматься с мучителем, растерзавшим псами ее сына.
И пока еще есть время, я постараюсь взять свои права и свои меры.
Я бы не хотел от тебя такого слова.
Жить! - Да как же ты будешь жить с таким адом в голове?
что все выдержит. - Какая сила, какая?
Карамазовская сила - низость.
Это потонуть в разврате и загубить душу в растлении?
А, может быть, и избегну.
Да, пожалуй, все позволено.
От этой формулы я не отрекусь.
Отречешься от меня за это?
Вот что, Алеша, я завтра, наверное, уезжаю.
Если мы когда-нибудь еще с тобой встретимся, то ты уж на эту тему, что мы сейчас говорили, больше со мной ни слова.
Да и насчет Дмитрия тоже больше никогда со мной не заговаривай. Хорошо?
А теперь ступай к своему старцу.
А то еще, пожалуй, умрет там без тебя.
И прощай. - Прощай, брат.
На перепутье встретились мы с вами, на полчаса случайно мы сошлись.
Безумны вы, но хорошо мне с вами.
Удивляюсь я на вас, Павел Федорович.
И повар вы искусный, и на гитаре играете душевно, и голос у вас какой-то особенный.
Да и сами вы точно иностранец какой.
Ну, самый благородный иностранец.
Это уж я вам через свой стыд говорю.
Насчет гитары и кулинарии, Марья Кондратьева, вы правы.
А что до иностранца, то, если желаете знать, и наши иностранцы по разврату все похожи, и все шельмы.
Только они в лакированных сапожках ходят, а наш подлец смердит в своей нищете и ничего в этом дурного не видит.
Русский народ, Марья Кондратьевна, пороть надо-с, как верно вчера изволили заметить Федор Павлович.
Хоть он и сумасшедший со всеми своими детьми.
А вы говорили, что Ивана Федоровича очень уважаете.
Они вчера про меня сказали, что я вонючий лакей!
А чем, извиняюсь, ихний Дмитрий Федорович лучше, чем я?
У меня, положим, только бульончик, но при счастье могу в Москве на Петровке даже кафе-ресторан открыть.
Потому, как изволили заметить, умею готовить специально-с.
А Дмитрий Федорович ничего не умеет.
И не в пример глупее меня.
Сколько денег просвистал без всякого употребления!
Вот вызови он на дуэль первейшего графского сына, тот с ним пойдет, а со мной - ни-ни.
Сколько мне стараться, буду удаляться, жизнью наслаждаться, и в столице жить, чтобы не тужить.
Идите, Марья Кондратьевна.
Что батюшка: спит или проснулся?
Удивляюсь я на вас, сударь.
С чего это ты удивляешься?
Почему это вы, сударь, в Черношню не едете?
Да ведь вас же об этом сам Федр Павлович умоляют-с.
Ты говори яснее, чего тебе надо?
Ужасное мое положение, Иван Федорович.
Не знаю, даже, как себе помочь.
Да, полагаю, сударь, со мной завтра длинная падучая приключится.
Какая такая длинная падучая?
А это припадок такой длинный.
Разве можно падучую заранее предузнать?
Вы же говорите, что она завтра придет.
А я на чердак лазаю-с и в погреб.
Ты, что же, притвориться, что ли, хочешь?
Для спасения жизни моей хочу это средство употребить.
Ибо, когда лежать больной буду, то хотя бы
Аграфена Александровна и пришли к родителю вашему.
Не смогут тогда Дмитрий Федорович с меня спросить: зачем не донес?
Постыдятся-с. Все это угрозы да азартные слова. Но я пуще всего боюсь, чтобы меня в сообществе не сочли, когда они что-либо над родителем своим учинят-с.
Почему же тебя сочтут сообщником?
А? А потому что я вашему братцу все секретные знаки, о которых у нас условлено с их папашей, передал.
А как же ты смел, коли они секретные?
Но если ты думаешь, что Дмитрий этими знаками воспользуется, то не впускай его!
Ну, а коли я в припадке буду?
А поему ты, черт тебя возьми, так уверен, что будешь в припадке?
Ну, тогда предупреди Григория.
А Григорий Васильевич от вчерашнего удара сильно расхворались.
У тебя падучая, он расхворался!
Слушай, да уже не хочешь ты сам так подвести, чтобы все сошлось?
А для чего подводить, когда все от одного Дмитрия Федоровича зависит?
Зачем же ему в дом врываться, ели эта тварь сюда не придет?
А для чего они вчера ворвались?
Окромя прочего, им опять же от меня известно, что у Федора
