Мне двадцать лет (1964)
Все цитаты, стр. 13
Тайна Тунгусского метеорита.
Самая большая тайна - это твоя знакомая.
Что ты пристала к человеку? Он спешит, ему некогда.
Я понимаю, некогда. Занятые молодые люди.
Они сейчас сложный вопрос решают, где им поселиться.
Я думаю, если ты мне сказал, из этого не делается секрета.
Конечно, не мое, не твое. Молчишь, деликатничаешь, да?
вам свободнее будет. - Нам и так не тесно.
Ты хотя бы ее привел сюда, показал, познакомил.
Я познакомлю. - Было бы с кем.
Книги - это хорошо, когда нет лишних.
"Вопросы терапии". - Верка, это подожди...
Хорошо. А "Аналитическая геометрия", 1936 год издания?
Может, это можно выбросить?
Мне бы не хотелось, это папины книги.
Смотрите, что это? Какие-то документы.
Где вы их нашли? - Они здесь лежали.
Где, вот здесь? Господи, каким же образом?
На октябрь месяц 41-го года.
Это почти археологическая находка, можно в "Вечерку" сообщить.
Рабочая - это моя, нам в госпитале рабочие давали.
Сережкина. Тебя тогда еще не было.
Господи, дуреха, как я могла их сюда сунуть?
Это же полные 2 декады, это сколько хлеба.
Давайте справим их 20-летний юбилей. Многоуважаемые карточки...
Нам предстояло прожить без них с Сережей больше чем полмесяца.
Сейчас это трудно объяснить и трудно понять.
И как же вы тогда прожили? - Так...
Ночью мне надо было идти в госпиталь на дежурство, а днем я поехала за город нарыть картошки.
Меня тогда солдаты подвезли. Это под Сходню.
Они окопы роют, а я картошку.
Никакого страха у меня тогда не было, кроме того, что мы с Сережкой карточки потеряли.
Это уже потом я напугалась вдоволь.
Солдаты куда-то ушли. Вечер.
Я копаю картошку. Холод страшный, грязь.
И реву, реву при этом, не переставая.
Иду и не знаю, где немцы. Может, они уже впереди меня?
Дома же Сережка голодный, и кормить его совершенно нечем.
На улицах пусто, холодно. Патруль ходит.
Переулок наш перегорожен мешками с песком.
И одни только амбразурки торчат.
Я Сережку накормила, и бегом в госпиталь.
А ночью без меня приходил отец.
Прямо с передовой, на два часа.
Он даже не стал тебя будить. Поцеловал и ушел.
А тебя тогда еще не было. - Почему?
Еще раз я видела отца зимой 43-го.
Он после госпиталя месяц жил дома.
Галстук никак не завязывается.
Нагулял шею. Посадить бы тебя на 40 грамм крупы.
Зачем тебе такая шея? - Для галстука.
Ты вернешься не очень поздно?
Коленька, иди домой, а то очень поздно.
Я тоже пошел. До свидания.
Спасибо за помощь. - Не за что.
Прости, что пишу коротко и неразборчиво.
Страшный грохот, началась артподготовка.
Как всегда выбрал для письма самый подходящий момент.
Здесь много москвичей, есть ребята из нашего института.
Одного ты знаешь - Димка Соловьев.
Помнишь, он приходил к нам на Октябрьские?
Я никогда не думал, что буду сидеть в окопе и писать тебе.
Хотя, если правду говорить, иногда думал.
Только не мог представить, что фашисты близко подойдут к Москве.
Я не знаю, останусь ли жив, но точно знаю, что Москва останется, СССР останется.
Мы так не часто выражались вслух, но думали так всегда.
Всё. Целую тебя и Сережку.
Артподготовка кончилась. Сейчас мы пойдем.
Грудой дел, суматохой явлений... суматохой явлений день отошел, постепенно стемнев.
Стемнев. Постепенно стемнев.
Товарищ Ленин, я вам докладываю не по службе, а по душе.
Товарищ Ленин, работа адовая будет сделана и делается уже.
Я не могу с тобой согласиться.
И дело тут не в Черноусове.
Плевать я на него хотел. Что он мне может сделать?
Но мне больно, понимаешь, больно, что в этой истории я могу потерять тебя, человека дорогого мне, как...
Присоединяюсь. Сколько тебе лет?
Кто об этом спрашивает? - 22.
Почему мы не в "Национале"? Готовится домашний пирог?
Тебе не надоело ходить с ним в "Националь"?
А вы куда ходите? - Туда, откуда легче сбежать.
Сбежать можно отовсюду, кроме Петропавловской крепости.
Я это придумал еще в прошлом году.
На твоем дне рождения. - Я об этом не помню.
Предлагаю тост за Аниных родителей.
Этот тост не пьем. - Почему так?
